Все говорят, что в армии — повальная наркомания. И я так говорю. Хотя ручаться не могу, сам не видел. У нас в роте на сто пятьдесят человек было человек двадцать наркоманов. То есть, каждый восьмой — точно. И в других ротах примерно так же. Правда, в третьей роте, может, побольше. Там водители, строители, повара, хозяйственный взвод и тому подобное, они напрямую с нашим городком связаны, с гражданскими служащими. А городок — это четыре пятиэтажных дома и примерно тридцать-сорок четырехквартирных двухэтажек. То есть, целый поселок, и там за все годы разный народ накопился, почти в открытую торговали. Но мы с ними не связывались, у нас свои каналы. Часто в Москву ездили, несколько ребят наших прямо в Москве работали, так что проблем не было — были б деньги.
А почему я говорю, что про повальную наркоманию в армии не знаю. Говорят, от нее все дезертирства, побеги, убийства на непонятной почве и так далее. Не знаю. Не скажу. Потому что у нас в части все было шито-крыто. У нас ведь часть особая, главная в нашем роде войск, образцово-показательная и так далее. Мы прямо за кольцевой дорогой Москвы стояли. И порядок — как положено. Офицеры по струнке ходили — не то что солдаты. И наркомания наша была какая-то организованная, что ли. За два года моей службы ни одного ЧП на почве наркомании — это ведь о чем-то говорит. Хотя офицеры в ротах знали, но сор из роты не выносили, не раскрывали перед большим начальством, потому что никому от этого лучше не будет. Пацана посадят, в дисбат отправят, а рота будет как зачумленная. В общем, у нас тихо было. И мы меру соблюдали, не борзели. Да и не было среди нас зависимых уж таких: если было — курили, нет — ждали и терпели. Другое дело: если в образцово-показательной московской части, сверхрежимной и секретной, куда и отбор был особый, — каждый восьмой курит и колется, то можно представить, что творится где-нибудь в глухих гарнизонах и в стройбате. Там, говорят, полный беспредел. Но опять же: сам не был — не скажу.
А курят в армии и колются еще и потому, что человек там всегда напряжен. Сидит, отдыхает — бах, иди на картошку! Ни секунды полного покоя. Всегда ждет неприятностей. А это ведь все накапливается, все ложится на психику и давит, давит. Армия должна быть не травматичной для души человека. Ведь люди нынче другие, не такие толстокожие, как раньше. У нас же все хотят добиться тишины и порядка через строгости, в зомби нас превратить: сказано — сделано, встал — пошел, остановился — сел. Но это иногда дорого стоит. Кто-то ломается и становится зомби, а кто-то хватает автомат и начинает палить. Зачем, почему — сам не знает. Сколько рассказов про побеги, когда ловили пацанов, а они и объяснить не могли — почему. Вроде и старики не прижимали, и жить можно было, а он — ударился в бега, даже срока за дезертирство не испугался, не думал. В нашей части двое сбежали и один прапорщик застрелился. Никто не знает, в чем дело. Но никто из них не курил и не кололся — за это я ручаюсь.
Армию у нас не любят, служить и гробить два года никто не хочет, и когда человек попадает в армию, ему кажется, что жизнь кончилась. Как дурной и страшный сон: думаешь, что проснешься — и ничего не будет. Просыпаешься — а вокруг все то же, не сон… И он, кажется, никогда не кончится. Можно делать с собой что угодно, потому что все равно другой жизни уже не будет. Ничего не жалко, и себя в первую очередь. Только потом, когда ты уже старик и до дембеля осталось полгода — видишь, что другая жизнь уже близко, есть она, другая жизнь, но — поздно. Полтора года анаши и опия ни для кого даром не проходят, и ты уже повязан по рукам и ногам. И потому на гражданку приходишь — как в ту же пустыню. Ничего тебе не интересно. Люди вокруг живут, а у тебя одна забота и одна мысль в голове — достать и ширнуться… Весь организм — как придаток. Ноги — чтобы пойти за кайфом, голова — чтобы придумать, где достать деньги, руки — чтобы шприц держать. И людей различаешь только по одному признаку: свой — не свой, что у него в глазах — анаша, винт, героин или ЛСД. Ну, например, если идет мэн в зеленых штанах, какой-нибудь красной или оранжевой майке и серебристых ботинках — значит, кислотник, то есть на ЛСД ориентирован. У них одна забота — на дискотеке кайф ловить, таблетку экстази сожрать, марочку ЛСД употребить и подергаться. С ними мне неинтересно.
А если человек весь в черном, — то непонятно, кто он. Но возможно, что героинщик, они любят черное вплоть до черных очков. А уж если говорит медленно, идет медленно, сутулится и вообще — зажатый весь, глаза мутные, закрываются, зрачки маленькие, как точечки — героинщик!
Если глаза красные, тусклые, прищуренные, и то и дело появляется невольная придурковатая улыбка — анашист, марихуанщик.
Если же напряженный, зубы сжаты, глаза вытаращены, нервничает, дергается — ясно, что вчера винтом кололся.
Винт, он страшную депрессию дает. И всю энергию сжирает, все здоровье очень быстро пожирает. Если вколол винта — всю ночь не спишь, не ешь и не пьешь, потому что не надо. Под утро уже сердце из груди выскакивает, начинается депрессия. Это при том, что доза подобранная, как раз по тебе. А если с дозой что не так, то крыша сразу начинает ехать. Многие уже понимают, что винт — это очень быстрая гарантированная могила или психушка и переходят на другие наркотики, на тот же героин. Ну, как бы это объяснить популярно…Есть водка, а есть бормотуха. Так вот, винт — это бормотуха. Для пацанов начинающих, для безденежных. Этим и опасен, что легко доступен, ничего особого не надо, он идет, как зараза, всех косит.
Но в то же время винт — безопасен. Если человек употребляет винт, то он не обязательно попадает в систему. Винт — можно сварить самому, скинуться четверым и долларов за десять купить все компоненты на шесть кубиков заразы. При порции полтора кубика на человека — четверым за глаза хватит. Вкололись — и разошлись, как алкаши, которые на троих бормотухи купили.
А если человек на героиновой игле, то он попадает в систему, становится рядовым солдатом мафии. Поэтому-то героин так и распространяется широко, и пропагандируется. Да-да! Я, например, считаю самой настоящей продуманной пропагандой знаменитый фильм «Криминальное чтиво». Он у каждого пацана на кассете есть. Он так сделан, с песнями своими, с героями крутыми, что очень сильно действует, завораживает пацанов. Даже сейчас на меня, все понимающего человека, и то действует. А что уж про пацанов…
Так вот, героин захватывает Москву. Невероятно дешевый. Если сравнить с европейскими и американскими ценами, то даже смешно становится. На знаменитой «точке» у кинотеатра «Витязь», в районе, где университет Патриса Лумумбы, можно и вовсе за бесценок, по шесть долларов за дозу, взять его у африканцев. В основном, нигерийцы промышляют, у них налаженная система, с выходом на наших боссов.
А раз героин захватывает Москву — значит Москву все больше и больше захватывает мафия, значит, все больше и больше пацанов становятся солдатами мафии.
Сейчас в Москве в сутки идет 60–80 килограммов героина. Если из одного грамма делается 16–20 доз, то можно высчитать, сколько людей вовлечено и сколько миллионов долларов ежесуточно оборачивается только в Москве. Правда, разброс цен очень большой, от четырехсот до ста пятидесяти долларов за грамм. Все зависит от ситуации, от завоза. Но все заметили — героин в Москве с каждым годом дешевеет, то есть завоз — увеличивается, мафия работает все лучше.
Когда я говорю про дешевый героин — это достаточно условно. Сидеть на героине, то есть просто покупать его — может позволить себе только очень богатый человек. Сами посудите: при средней дозе человеку на месяц необходимо полтора-два грамма. Если человек просто покупает, то — по максимальной цене. Итого — шестьсот-восемьсот долларов в месяц. Но таких — немного. Все остальные так или иначе добывают героин со скидкой в цене. То есть, все остальные — участники.
Как это делается? Один человек, в центре района, раздает распространителям-барыгам каждому по одному грамму героина и называет сумму, которую тот ему должен принести. А то, что сверху — его, барыгино. Но что там наскребется сверху? Одна-две дозы. Для себя… Так ведь для того и идут в мелкие распространители, чтобы гарантировать себе ежедневный кайф. То есть, получается, что реальные крупные деньги имеют только никому не известные большие боссы на самом верху лестницы, а все остальные — работают за дозу. Но если ты попал в героиновую цепочку, то дороги назад тебе нет. Какая бы ни была закрытая система, а все равно что-то узнается. А за такое знание там отвечают жизнью.
Потому я и считаю, что ничего у нас не получится с голландским опытом и с продажей легких наркотиков в государственных аптеках. Это же удар под самый корень мафиозной системы. И мафия этого не потерпит. Если, допустим, будет в стране референдум по этому поводу, то посмотрите, какая пропаганда развернется против. Будут, конечно, идейные противники, ветераны партии, которые не понимают. Но знайте, что многих милиционеров и других людей, которые с пеной у рта будут против, дергает за ниточки мафия. Или тайно, или явно. А если даже и примут такое решение и начнут продавать, то быстро свернут, потому что начнется погром аптек и никто не захочет там работать. Я ручаюсь, я знаю, что говорю. Это вы все ля-ля да фа-фа, а в мафии эти варианты уже проработаны и приготовлены. Мафия готова начать открытую войну против государства. И — победит. Я лично в этом не сомневаюсь.
А отдельный человек — он сам по себе. И выхода у него практически нет. Потому что дорога в один конец и в конце том света никакого нет. Я считаю, что это как наказание за то, что один раз перешагнул барьер, переступил запрещенную черту. Первый раз закурить, уколоться — это через какой-то барьер в себе переступить. Прошел его — а дальше уже легко катиться, ничто не удерживает. Это и есть наказание. Потому что обратной дороги нет.
Да, можно снять физическую зависимость, ломки и прочее. Но психологическую — невозможно. Оно уже сидит в мозгу и постоянно подтачивает, оно уже овладело человеком. Год можно продержаться, два, а оно все равно подловит момент и поймает. Потому что память невозможно стереть. И невозможно все время держать себя в обороне, в готовности к отпору, в постоянном напряге. А чуть-чуть расслабился — и подсознание сработало. У меня все силы уходят только на это. И так жить совсем не интересно, так еще и знаешь, что бесполезно, рано или поздно оно возьмет свое.
Маму только жалко. Она ведь меня не ругала и не ругает. Жалеет. Говорит, чтобы я держался, что она в меня верит. Какие ужасы она со мной испытала — это не рассказать. Она ведь в армию меня провожала — надеялась. А получилось еще хуже. Многое знают наши домашние, но даже они не догадываются, что там сидит, внутри, в мозгу. И мне еще и потому неинтересно, что я все знаю, чем кончится. Много таких я уже повидал и каждый день вокруг себя вижу.
Много…
В конце туннеля есть свет!
Олег Зыков, врач-нарколог, президент фонда «Нет алкоголизму и наркомании»
Прежде всего — про Алексея Чекина и — для Алексея Пекина. Потому что он выразил типичное заблуждение всех наркоманов. Заблуждение безысходности, заблуждение, вызванное отчаянием. Но тем не менее — заблуждение, и очень страшное, потому что оно лишает их надежды на другую жизнь. Не только многие наркоманы, но и врачи, работники правоохранительной системы убеждены, что наркомания — неизлечима. В некотором медицинском смысле она действительно неизлечима: медицине неизвестны центры, управляющие наркозависимостью. А раз неизвестны — то и воздействовать на них невозможно. Однако грубейшая ошибка считать наркозависимость непреодолимой. Все — в руках человека. И это не просто слова. Самое же поразительное то, что Алексей живет буквально в двух шагах от разгадки. Вспомним, что он говорил про армию: когда туда попадаешь, кажется, что больше в жизни ничего не будет, и только к концу службы понимаешь, что она есть, другая жизнь…
Так и здесь. В начале пути кажется, что кругом мрак и нет просвета. Но он есть, есть свет в конце туннеля! Это надо уяснить, четко осознать — и тогда будет легче бороться с самим собой.
Как и у всякого врача-нарколога, у меня десятки примеров и пострашнее, нежели судьба Алексея, обычная, рядовая судьба наркомана. Например, к нам в группу Анонимных Наркоманов приходит двенадцатилетний мальчишка. Работа группы построена на так называемых слушаниях. Один человек выходит к кафедре, рассказывает о своей жизни, делится опытом, а остальные — слушают. Если он попросит — советуют, обсуждают, высказывают свое мнение. И вот представьте себе: сидят в аудитории мужчины разных возрастов и разных профессий, часто убеленные сединами, прошедшие все круги жизни — и слушают двенадцатилетнего мальчишку. Быть может, его-то опыт пострашнее, чем прочие, поскольку наркоманская жизнь его началась в восемь (!) лет…
И этот двенадцатилетний человек уже два года как не притрагивается к наркотикам, сам себя держит в руках!
А вот мужчина в три раза старше его — не выдержал и шести месяцев. Сорвался. И исчез из нашего поля зрения аж на два года. Где его носило по жизни — можно себе представить. Но он вернулся к своим товарищам — и вот уже четыре года в группе, четыре года на ремиссии. Так у нас называется период частичного или полного исчезновения болезни.
Да, скажем, в лечении алкоголизма широко распространено кодирование, вшивание так называемой «торпеды» и так далее. Я в принципе не против этих методов. Они дают свои результаты, и часто закодированные или «зашитые» затем переходят на занятия в группах Анонимных Алкоголиков. И тем не менее мы должны отдавать отчет, что при таком лечении одна зависимость меняется на другую. Человек из одной тюрьмы попадает в другую. Да, несравнимую с прежней, но все же — в тюрьму. И живет под вечным страхом.
А уж если сорвался, то не то что возвращается к изначальной точке, с которой начал, но часто даже и отбрасывается на несколько лет назад. Уже не говорю о том, что винит врачей, друзей-искусителей, кого угодно — но только не себя. Непредставимы и непредсказуемы в таких случаях и последствия срыва. Не зря же говорят, что лучше пить не переставая, чем однажды сорваться со спирали…
При нашей системе никакой неволи нет. Человек сам решает за себя и сам себя вытаскивает из ямы. Конечно, при помощи друзей-товарищзй по несчастью. И здесь даже срыв не страшен. Бывает, что срываются. Я приводил уже пример с наркоманом. Но у нас при любом срыве никто и ничто не отберет у человека уже пройденного пути, уже накопленного опыта ума и души. Зто как подъем в гору. Бывает, сорвется нога с уступа и часть пути надо проходить заново. Но маршрут уже знаком, знания и опыт остались в памяти. Однажды тобой покоренный уступ второй раз покорить несложно. И — дальше двигаться к вершине.
Конечно, нелегко дается такой путь. Да, борьба. Но в этой борьбе человек не только обретает себя. Он обретает новый опыт и новое знание, он более глубоко, чем другие, осознает ценность обыкновенной, нормальной жизни.
Я понимаю, что Алексею Пекину сейчас его жизнь представляется тупиком, из которого только одна дорога — назад, в притон, к игле и шприцу. Мол, все равно один конец — так зачем мучить себя. У него впереди очень долгий и извилистый путь и не виден ему свет в конце туннеля. Но он есть! Есть. И это говорю ему не я, а такие же, как и он, бывшие наркоманы, что приходят сюда, на беседы в группу Анонимных Наркоманов. Алексей — один, а они — вместе. Им — легче. Пусть и Алексей приходит. Вместе бороться всегда легче. Наш контактный телефон: 126.04.51.
Нельзя построить капитализм в отдельно взятом особняке…
Взывать к государству, конечно, надо. Но и рассчитывать только на него — значит не быть реалистом.
Впереди у страны долгие десятилетия наркотического тумана. И начнем мы выходить из него только тогда, когда переломим сознание подрастающих детей. Пока же они живут в среде, в ауре, в атмосфере романтизации наркотиков. То есть, бой пойдет на полях, на которых мы всегда и везде проигрывали — бой за души людские. Проигрывали потому, что вели его всегда чиновники, чинуши, холодные сапожники, получающие зарплату, занимающие кресло и только потому уверенные, что они что-то знают и могут. От их казенных слов и убогих мыслей поколения советских людей впадали в тоскливый сон.
А тут ведь — подростки. Чтобы их завоевать, заставить слушать — нужны неординарные люди. Пока их не призовут, пока они не придут, ничего не получится.
А во-вторых, у нас появится шанс начать постепенный подъем со дна пропасти тогда, когда опасность для себя осознают те, у кого в руках реальная власть и реальные возможности. Капиталисты. Акулы бизнеса.
Во всех нормальных странах сложнейший комплекс по лечению и предупреждению наркомании разрабатывается и ведется не только государственными, но и общественными организациями, с участием бизнесменов, с привлечением частного капитала. Потому что нормальным людям свойственно думать о безопасности дома, в котором они живут.
Наши корпорации, наши промышленники, предприниматели со временем осознают: наивно обольщаться сегодняшним благосостоянием и думать, что им удастся построить капитализм в отдельно взятой фирме и отдельно взятом особняке. Особняк сожгут, фирму разрушат те же наркоманы. Или, не дай Бог, их дети станут жертвами губительной болезни. Нельзя добиться процветания в больной стране, не заботясь о ее выздоровлении, не думая о ее будущем. Потому что речь идет, в конце концов, о выживании нации…